Агриков меч - Сергей Фомичёв

– Значит, меч крови хочет? – переспросил он, выделив главное.

– Хочет, – кивнул чародей, положив в изголовье мешок.

– А может, против хорошего человека он навострён? – засомневался юноша. – Может, его придержать лучше, спрятать, утопить где-нибудь…

– Правильно вопрос ставишь, – хмыкнул Сокол, укладываясь и забрасывая на ноги остатки плаща. – Вот и это нам с тобой предстоит разузнать.

Глава одиннадцатая

Осада

Варвара часто ходила по комнате из угла в угол или садилась на лавку и сидела часами, устремив взгляд сквозь стены. Мысли путались, наслаивались одна на другую, важное мешалось с второстепенным. Что её волновало больше – вина перед мужем, боязнь наказания или ужас перед тем, что случилось? Неспособность разобраться в страхах пугала тоже.

В тот день, когда Павел вернулся из похода на вурдов, Варвара сказалась больной – благо, что обманывать ни мужа, ни девок особенно не пришлось – лицо её горело, руки дрожали, а ноги ослабли настолько, что даже встать с постели княжна не могла.

С тех пор она вот уже неделю не покидала терема. Хотя трясучка прошла, и княжна могла уже показать улыбкой, будто всё с ней в порядке, но от себя-то самой пережитое поддельной улыбкой не скроешь, не спрячешься за внешним спокойствием.

Она не знала, что ей теперь делать, как сказать мужу о ночном госте, пришедшем к ней в его Павла личине, пока сам он гонялся по деревням за вурдами, и нужно ли говорить вообще? Решись она рассказать, Павел, наверное, не поверил бы ни единому слову, ещё вздул бы жену хорошенько, изгоняя блажь и дурные грёзы. Но не только страхом перед наказанием объяснялось её молчание. Прежний муж вернулся – пылкий в делах и совершенно равнодушный к Варваре. Всегдашнюю его холодность, которую не смогла поколебать даже мнимая болезнь княжны, неописуемая страсть памятной ночи только подчёркивала. И осознание этого тоже пугало.

По прошествии времени, она и сама не была уверена, было ли то наваждение или явь. Воспоминания казались ясными, зримыми, таких не остаётся, когда увидишь что-то во сне. Не только разум, но и тело помнило прикосновения чужих рук, чужую ласку, чужие поцелуи, которые, впрочем, чужими она тогда не считала. Но и однозначно поверить в то, что всё случилось взаправду, она не могла. Никак не укладывалось это в её прежние представления. Так не бывает, и так было.

По торговым рядам и примыкающим к торгу улочкам, ещё не вполне застроенным, но людным, ходил, ведя за собой лошадь с подводой, небольшой мужичишка – купец. Он робко заглядывал в каждый двор, где слышался стук топоров, подходил к каждому встречному человеку, предлагая товар. А то и просто выкрикивал, ни к кому не обращаясь:

– Гвозди, скобы кому? Петли, углы! Крючья, кольца!..

Но несмелые призывы редко привлекали к мужичку внимание горожан, и голос его становился всё тише.

– Почём? – иногда спрашивали люди.

Купец называл цену, и народ шарахался от него, как от чумного.

– Да у нас тут вдвое дешевше любой кузнец продаст, – удивился один прохожий.

– Иди отседова, урод, – отмахивался другой. – Откуда ты только взялся здесь такой недотёпа?

Мужичок был растерян, расстроен и обижен до слез. Его превосходный товар оказался никому не нужен. Хотя из дворов порой доносились возгласы, требующие найти какую-нибудь железяку или клянущие плохое качество изделий, но стоило купцу туда сунуться, предложить искомое, как он неизменно получал в ответ ругань. С самой зари ему не удалось продать ни единого гвоздя. И это значит, что дело рушилось на глазах. Нечем было платить за ночлег, за еду, не на что было купить корму лошади. Все свои средства он вложил в это трижды проклятое железо.

Мужичок встал посреди улицы, не зная, что ему делать дальше – то ли лошадь продавать, пока не издохла, то ли самому в холопы идти. Таким, растерянным и унылым купца и застали два юных князя, прогуливающихся по городу.

Борис обошёл повозку, посмотрел с жалостью на кобылу и подошел к мужичку.

– Ты откуда такой? – спросил он. – Как звать тебя?

– Из Кадома я, – ответил тот безучастно. – Ондропом зовут. Вёз мёд в Мещёрск, да не успел к большому торгу. Вот парень один в Елатьме встретился, присоветовал сюда, в Муром, гвозди всякие везти – дескать, строительство здесь великое, всё, что ни есть купят. С руками, говорил, оторвут. Шалопай он, парень этот, шалопай и пройдоха. Даром, что рыжий.

– Сам-то чем думал? – удивился Борис такой наивности. – Мало ли чего тебе насоветуют? Сказали бы хворост сюда везти, так повёз бы?

– Дурень! – влез в разговор Пётр. – Лучше бы ты мёд привёз. Мёда-то как раз здесь нехватка. Все гвозди везут, и крюки. А у нас леса всё больше сосновые да еловые, пчёл мало, а бортников опытных и того меньше.

– Так кто мог знать? – развел руками неудачливый купец. – Теперь что ж, если по здешней цене всё продавать, то только себе в убыток. И назад повернуть не могу. Сперва хоть лошади на прокорм заработать надо. Эх, вот ведь бывает непруха!

Он ещё долго сокрушался, ругая и себя, и неведомого рыжего советчика, обещавшего молочные реки с кисельными берегами, и судьбу-злодейку клял, что завела его на елатомский постоялый двор.

Борис Ондропу поддакивал, сопереживая, потом вдруг уселся на повозку и хитро эдак сощурился.

– Хочешь, помогу тебе товар продать? – спросил княжич. – И не бросом, а за твою цену?

– Да ну? – удивился купец.

– Как ты его продашь? – спросил с недоверием Пётр.

– Поехали на торг, покажу, как продавать надо, – с задором произнёс Борис и соскочив с повозки зашагал вперёд.

Ондроп не то чтобы поверил княжичу, а даже заподозрил подвох – мало ли какие развлечения бывают у породистых отпрысков, – но деваться ему всё равно было некуда, так что, махнув рукой, он взял лошадку под уздцы и поспешил за юношами. Так и вёл возок позади них до самого торга, не решаясь догнать друзей, расспросить молодого князя о его задумке.

Торг, как и весь город, ещё только рождался, купцы вставали, где придётся, люди толкались, подолгу разыскивая нужный товар, а староста безуспешно пытался упорядочить стихийное бурление. И хоть железные и скобяные ряды сложились одними из первых, к удивлению обоих спутников, Борис повелел купцу двигаться дальше, к майданчику, где по большим праздникам развлекали народ скоморохи, а теперь, по случаю буднего дня, паслись боярские козы.

Торговать в этом месте не позволялось, о чём Пётр и напомнил Борису, когда увидел, что приятель намерен здесь встать, но тот отмахнулся только.

– Мы же не из корысти, а так. Помоги коз отогнать, лучше.

Поставив лошадей и повозку посреди объеденной козами полянки, суздальский княжич залез наверх, осмотрелся и, неожиданно для спутников, закричал звонко:

Налетай народ,

Торг великий идет!

Железо ромейское,

Сплошь чародейское!

Белый поп освятил,

Чёрный волхв заговорил

Удачу принесёт,

От вурда упасёт!

Два князя продают,

Не задаром отдают!

Честь большая,

Плата двойная!

Пётр замер, Ондроп вовсе застыл столбом возле лошадки, распахнув рот от удивления. Когда подошли первые любопытные, непонимающие ещё, что за представление неурочное вдруг началось, Пётр пришёл в себя. Хлопнул мужичка по плечу и принялся стаскивать с повозки шкуры, укрывающие товар. Купец опомнился, кинулся помогать княжичу.

– Ну, ты даёшь! – восхищённо произнёс Пётр. – Словно скоморох, какой. Где так лихо слова складывать научился?

– Это брат мой старший, Андрей, приохотил, – пояснил товарищ, сделав короткую передышку. – Учёный человек он, мой брат. Читает много, рассказывает – заслугшаешься. Игра у нас с ним такая была – песенками, вроде скоморошьих, промеж собой разговаривать. Он мне что-нибудь скажет, я ему в ответ в том же духе. Да чтоб без раздумий, навскидку. Вот так и научился.

Борис принялся ещё громче зазывать покупателей и как только любопытные окружили повозку плотным кольцом, дело сдвинулось, пошло само собой и к повозке быстро набежала внушительная толпа. Даже скоморохи не всегда собирали столько народа. Поначалу люди только слушали мальчишку, затем, поняв в чём суть представления, один из горожан спросил недоверчиво:

– А не врёшь?

– Я княжич суздальский, а рядом княжич муромский. У двух князей покупай веселей! – сочинил на ходу Борис.

Недоверчивый горожанин почесал голову и, махнув рукой, показал пальцем на крюк. Борис не забыл, как водится, благословить первой покупкой весь товар, причём сделал это как бы между прочим, непроизвольно и Ондроп только головой покачал, удивляясь, откуда такие привычки взялись у княжича?